Мы — потерянные дети матерей святой Руси…
Мы — потерянные дети матерей святой Руси…
Надежда одна – на нас…
В морозно-хрустящей Риге, по площади Первой Ёлки1,
Шёл Роланд2, небесный рыцарь, однажды Крещенской ночью.
А на пьедестал почётный он, вместо себя, ворону
пока водрузил и очень просил, чтоб не улетала.
У сумрачного строенья с названьем «Музей оккупации»
проснулся знакомый сторож. Сперва заперев ворота,
с дворнягой договорился, чтоб стала безумно лаять
и даже таскать за полы того, кто посмеет только
приблизиться на мгновение к хранителю тайн – музею,
пока старый добрый сторож пойдёт обсудить с друзьями
жизнь, посланную в наследство и Роланду, и латышским
стрелкам, что втроём застыли в гранитных шинелях долгих3.
А каменные исполины, со сторожем, в час урочный,
зелёные сдвинув кружки с пузырчатым пенным пивом,
сказали всего две фразы:
– Мы сделаем всё, что сможем, чтоб не было плохо в Риге
ни сирым бомжам голодным, ни выброшенным собакам,
котам, человечьим детям… И чтобы, как на Майдане,
не зверствовали бы люди, свершится пусть это чудо
сегодня, Крещенской ночью! Сейчас разожжём кострища
у Дома Черноголовых, у Ратуши, у музея…
Надеяться на кого нам?
Надежда одна – на нас…
Мы – потерянные дети
Мы – потерянные дети
матерей святой Руси.
С ветром бродим по планете.
Сердце, сердце не гаси!
Мы добры и одержимы,
окунаем взгляд в родник,
но куда бы ни пошли мы,
камень, лёд, скала – тупик.
Взгляд полощется в рассвете,
в чистоте былых времён.
Мы стареющие дети
неповерженных икон.
Снег скрипит… За новой эрой
к звёздам льнёт луны белок.
У берёзы индевелой
ветром воет белый волк.
Здесь белый русский храм
Здесь белый русский храм
В снегах до чёрных окон
Любовью бережёт
Лишь Божье Отчье Око…
Да синие снега
Укрылись в берега
До самого прозрачного истока.
Но нет живых людей,
Чтоб жертвы приносили,
Чтоб с исповедью шли
И милости просили,
И чтоб вступились вновь
За Веру и Любовь
Небесные защитники России.
Конь со звездой во лбу
В морозно-синей раме
Оконце продышал
Горячими ноздрями
С той стороны зари,
Где небо всё горит
Рассветно-незакатными лучами.
В лучах летящий дуб
Под инистой короной
Вбирает тишину
Душой своей зелёной,
Чтоб неба закрома
Не застила зима,
Чтоб снова засветиться
нежной кроной.
Айседора
Вдруг на сцене продолжалась
Шёлком пурпурных шарфов;
И поэту улыбалась –
Жестом рук, без лишних слов.
В исступлении шептала:
«Золотая голова!»
Ничего ещё не знала,
Но во всём была права.
Воплощала слепки вазы
В оживлённый ропот роз.
Плавно, медленно… – и сразу! –
В крылья хрупкие стрекоз.
Русских деток из детдома
Научила танцевать:
«В небо прыгай, лягушонок! –
Станешь бабочкой порхать!»
Между ветром, плотью, духом
Танца трепетной листвы
Плавность веток нежным слухом
Чутко чувствовали вы!
«Еду к славе! Ах, прощайте!
Звёзд уже не меркнет свет!
Айседору вспоминайте
В босоножках детских лет!»
Чайкой розовой взлетала,
Жглись жемчужины воды…
И у моря оставляла
Босоногие следы…
Отливается осени медь…
Отливается осени медь…
Колокольным набатам звенеть.
И не хочется солнце схватить
За паучью нежгучую нить.
Я войду в эту осень, как тать,
Буду дни у тебя воровать,
Иль, назойливой гостье под стать,
Откровеньем тебя донимать.
Ты потерпишь? Придётся стерпеть.
Я-то знаю, недолго мне петь.
Зазвенит серебро, а не медь,
И наступит пора онеметь.
Я любила тебя на Земле.
Не кипеть мне за это в смоле!
Оживут ручейки по весне,
И меня ты увидишь во сне…
Где плыву от земных я людей
В мир серебряных птиц – ле-бе-дей…
1На Ратушной площади в Риге, по одной из версий, в 1510 годубыла установлена первая в мире рождественская ёлка.
2Памятник немецкому рыцарю Роланду в Риге на Ратушной плошади.
3Памятник латышским стрелкам, как и «Музей оккупации», также на Ратушной площади.